Омар Хайям: Рубаи о разном

Блудни́це шейх сказал: «Ты, что ни день, пьяна,
И что ни час, то в сеть другим завлечена!»
Ему на то: «Ты прав; но ты-то сам таков ли,
Каким всем кажешься?» — ответила она.

В аду горят не души, а тела,
Не мы, а наши грешные дела;
Я омочил и сунул руку в пламя:
Вода сгорела, а рука — цела.

В небесном кубке — хмель воздушных роз.
Разбей стекло тщеславно-мелких грёз!
К чему тревоги, почести, мечтанья?
Звон тихий струн… и нежный шёлк волос.

В прах судьбою растёртые видятся мне,
Под землёй распростёртые видятся мне,
Сколько я ни вперяюсь во мрак запредельный:
Только мёртвые, мёртвые видятся мне.

Веселись! Невесёлые сходят с ума.
Светит вечными звёздами вечная тьма.
Как привыкнуть к тому, что из мыслящей плоти
Кирпичи изготовят и сложат дома?

Видишь этого мальчика, старый мудрец?
Он песком забавляется — строит дворец.
Дай совет ему: «Будь осторожен, юнец,
С прахом мудрых голов и влюблённых сердец!»

Вижу: птица сидит на стене городской,
Держит череп в когтях, повторяет с тоской:
«Шах великий! Где войск твоих трубные клики?
Где твоих барабанов торжественный бой?»

Вино дано мне, музыка и пенье.
Что есть, что будет — всё добыча тленья.
Не знаю я ни трезвости, ни пьянства,
Мне дар от двух миров — одно мгновенье.

Всем грешникам страдать и корчиться в огне,
Но жадных я припечь советую вдвойне.
Ведь сам пророк сказал: «Коль жаден мусульманин
И щедр христианин, — второй дороже мне!»

Вхожу в мечеть. Час поздний и глухой.
Не в жажде чуда я и не с мольбой:
Когда-то коврик я стянул отсюда,
А он истёрся. Надо бы другой.